Я перебрался на нос, где сбилась в кучку моя живая собственность: тир и трэли. Тут тоже читалась лекция на религиозную тему. На этот раз – христианская. Отец Бернар наставлял. Глядя на него, было трудно поверить, что перед тобой – смиренный монах. Одет отец Бернар в стандартную экипировку свободного скандинава, а телосложение и рост у него были не хуже, чем у Медвежонка. Бывший шевалье познал психологию северянина. Это крещеный люд был готов ему внимать, независимо от облачения. А вот среднестатистический язычник-скандинав, увидав рясу – да что рясу, любое небогатое одеяние, особенно бесцветное, – тут же преисполнялся спеси и пренебрежения. Примерно так в двадцать первом веке директор банка отнесся бы к узбечке-уборщице, ни с того ни с сего решившей проконсультировать его по поводу фьючерсного контракта на пару миллионов долларов.

Прикинувшись по последней датской моде, отец Бернар мог рассчитывать, что его хотя бы выслушают. Тем более, помимо большого серебряного креста (кресты, кстати, носили многие – чисто как оберег из драгметалла), на его одежке были вышиты разные руны, часть из которых сообщала о том, что он – лекарь.

Это Рунгерд придумала, а я одобрил. Профессия лекаря, по местным понятиям, неразрывно связана с колдовством, так что уважение к французу поднялось еще на несколько пунктов.

Формально мужское колдовство понятиями не одобрялось. Мол, женское это дело. Но поскольку самый главный для викингов бог пантеона, Один, был также и главным экспертом в области колдовства, то многие весьма уважаемые головорезы его не только практиковали, но и даже им хвастались. Мол, бойтесь, недруги. Прокляну – трендец вам. И недруги боялись, что характерно.

Увидев меня, отец Бернар тут же переключился с паствы на мою скромную особу. Все с той же целью: принять Святое Крещение. И я задумался. Я ведь дал по факту два обета. Один – официальный гейс: освободить Гудрун, убить Лейфа Весельчака и вернуть домой тех моих домочадцев, кого можно вернуть. Гейс выполнен.

Но был еще один обет, который я дал сам себе.

Я прислушался к тому, что внутри… Ничего не ощутил. Интуиция молчала.

А вот разум беспокоился. Вдруг после Крещения мой Белый Волк от меня отступится? А я ведь очень хорошо отдавал себе отчет, чего я стою как воин. Хороший уровень. Качественный. Но не более. Тот же Мурха Красный Лис, случись нам сойтись в бою, завалит меня с восьмидесятипроцентной вероятностью. Даже какого-нибудь полновесного хольда вроде Гримара Короткой Шеи я могу победить исключительно хитростью. Мой опыт классического фехтования малопригоден против доспешного и оснащенного щитом противника. Знание техник и приемов из обширного мирового арсенала – работает, но не настолько хорошо, чтобы давать абсолютное преимущество. Местные бойцы быстрее, сильнее и решительнее меня, потому что практически всегда готовы обменять свою жизнь на мою. А я – нет.

А уж когда речь идет о поединке с несколькими противниками, о схватке строем на строй, тут у меня вообще нет серьезных шансов. Удар, от которого «средний» боец Тьёдар Певец только крякнет, сломает мне ребро.

Словом, не готов я расстаться с таким «преимуществом», как Белый Волк.

И всё же мысль о Крещении не выходила у меня из головы.

Ладно, придем домой, разберемся.

Глава тридцать седьмая

Зеленые леса Сёлунда

И мы пришли домой. Милях в двадцати от входа у Роскилле-фьорд Мьёр-ярл оставил нас в покое. Отвалил и ушел куда-то на север.

«Домой», сделали вывод Грихар и Свартхёвди и посоветовали мне выбросить Мьёра из головы. Так что, посовещавшись со знающими людьми, я решил рискнуть и в Роскилле-фьорд не заходить, а отправиться домой на собственном корабле. Было немного стрёмно, ведь мы даже ирландцев «лишились», Грихар со своими поплыл в Роскилле.

Однако если идти вдоль берега, не уходя далеко в море, то в случае опасности можно пристать в какой-нибудь приличной бухте. А уж на твердой земле – уверенно рассчитывать на помощь любого сёлундца, буде Мьёр или еще какой-нибудь недоброжелатель тоже рискнет высадиться и напасть на суше.

Мьёр не появился. Другие пираты – тоже. Погода была отличная, ветер попутный, так что получилось не плавание, а увеселительная прогулка. И вообще я люблю весну. Самое лучшее время для меня.

Как приятно вернуться и увидеть дом. Пусть не тот, который когда-то построил для меня Пэррик, а самый обычный длинный дом, из толстых бревен, с крышей, присыпанной свежей землей…

И людей, что вышли нам навстречу. Моих людей. Добровольного трэля Хавчика, моего приемного сына Виги-Вихорька. И Стюрмира с Гуннаром Гагарой. Хавура Младшего, и Юсуфа (он все-таки ухитрился выжить), и даже моего последнего уцелевшего «юнгу» Тори… А это еще кто? Неужели Хавгрим Палица? Ну да, личный берсерк покойного Торкеля-ярла собственной персоной.

Тут я немного напрягся…

Но Хавгрим щерился во всю пасть. В хорошем смысле этого слова – и я успокоился. Тем более что у меня рядышком – собственный брат-берсерк.

– Палица!

– Медвежонок!

Два воина Одина обнялись так, что похрустывание берсерковых ребер было слышно за несколько шагов.

Со мной Хавгрим Палица обошелся почтительнее.

Встал шагах в трех, даже как-то пригнулся, чтобы уменьшиться ростом и не нависать.

– Возьмешь ли ты меня в свой хирд, Ульф Вогенсон?

Я покосился на Медвежонка. Побратим энергично закивал.

Но я медлил… Сложный вопрос. Такой воин, как Палица, – это, считай, боевое отделение в одной персоне. Но – берсерк. И можно ли ему верить? Зачем ему такой недоделанный хёвдинг, как я? Кто я такой, чтобы ко мне обученные берсерки простыми хирдманами нанимались? Бойца его уровня тот же Ивар с ходу в элитную часть зачислит.

Хавгрим угадал мои сомнения.

– Стенульф сказал, чтобы я шел к тебе, – пророкотал берсерк.

Это решило дело.

– Беру! – заявил я. – С радостью! Двух долей тебе будет довольно, хольд Хавгрим?

– Угу. – И тут же уточнил деловито: – Лучше – серебром.

– Только после меня! – вмешался Свартхёвди.

Я оставил их обсуждать подробности будущих побед и помог Гудрун спуститься по сходням. Всё же женушка моя – примерно на седьмом месяце. Прыгать и падать – не рекомендуется.

Три дня мы пировали в свежеотстроенном подворье. Хавчик – хозяйственный гений. Мало того что организовал строительство, так еще и припасов накопил. Правда, деньги у него были и Рунгерд помогала, когда надо было с работниками договариваться. Участие «патентованной» колдуньи – это минимум двадцатипроцентная скидка по тарифу.

Разобравшись с хозяйством и уполовинив запасы пива, мы отправились к одаль Медвежонка. Я прихватил с собой Вихорька. Паренек за зиму подрос еще на пяток сантиметров и подкачался так, что мог бы без проблем надеть мои собственные доспехи. Сели бы, как родные.

Мой настоящий, не приемный сын, Хельги, тоже подрос. И даже заговорил. На второй день назвал меня папой. По-датски, разумеется. Но разницы никакой.

А на третий день подъехал Скиди с супругой и младенчиком…

Короче, вместо пары дней мы провели в гостях у тещи целую неделю. И уехали только потому, что дома тоже дел было невпроворот. А еще надо было в Роскилле съездить в самое ближайшее время. Отчитаться перед Иваром. И отблагодарить. Помог-то он мне бесплатно. Типа, по обязательствам ответил. Но отблагодарить – положено. Тем более что я ему, действительно, по жизни обязан. Без его людей не видать бы мне Гудрун. И никому не видать, потому что зарезала бы она Лейфа, как пить дать. И убили бы ее потом со стопроцентной гарантией. Вот такие пирожки с брусникой.

– Дочь моя, тебе нужен очистительный обряд.

Я прислушался. Без стеснения. Если бы разговор не предназначался для моих ушей, то вели бы его не за общим столом.

– Ты убивала.

Гудрун улыбнулась. Очень миленько. Сначала – маме, потом, увидев, что я слушаю, – мне.